In this 1990 interview, Yuri Titov — the long-serving president of the International Gymnastics Federation (FIG) — speaks not of glamour or privilege but of long hours in meeting rooms, piles of documents, and the constant struggle to keep the sport fair. Early injustices in his own career, he recalls, convinced him that “athletes must be led by athletes.” As FIG president, he turned that conviction into policy: revising the federation’s statutes to curb presidential power, creating twelve commissions to share decision-making, and championing more objective judging through mathematical analysis and a standardized six-judge system. He even proposed sanctioning entire federations for corruption on the competition floor. Balancing the competing demands of his country, the FIG, and its member organizations was never easy — especially in a political culture where, as Titov recalls with wry humor, a senior Soviet sports official once warned him that if he didn’t “work for the benefit of the Soviet Union,” he might “fall ill for a long time.” Yet Titov managed to navigate those pressures and the politics of world gymnastics for two decades.
Yuri TITOV: Life in a Tie
A Triple Somersault with Expertise
His aide and he himself always wear ties. Protocol is strictly observed. Foreigners address him as nothing less than “Mr. President.” True, among his own people it’s a bit simpler: “Go to Evlampievich, he’ll sort it out.” It isn’t customary for those he trained, competed, and won with — or those he later supervised as head of the Gymnastics Department of the USSR State Committee for Sport — to dwell on the fact that he has climbed so high, become a sports diplomat, and president of the International Federation. And that’s understandable: they are all comrades, and what friend points out a “boss”?
But meeting with the Honored Master of Sport, FIG President, Yuri Evlampievich Titov, turned out to be no easy matter. To say he is busy is to say nothing at all. And yet, one fine day, Titov pulled up at our editorial office, and we hurried him away from everyone else who might have needed him urgently.
— Outwardly, the life of “Mr. President” is glamorous — luxury airports abroad, exotic countries, service, so to speak, at the “presidential” level…
— And behind all that — hours of work at FIG executive meetings and commissions, when, to be honest, you don’t even think about the sights. In exotic countries, we sometimes don’t even manage to glance out the bus window. The Executive Committee goes on for five, sometimes seven days. All that time, from nine to seven, with only a two-hour lunch break, we’re shut in and working nonstop.
— As far as I know, you’re the only well-known Soviet gymnast who has managed such a brilliant career. Maybe things were made a little too easy for you?
— Not at all! I went through everything myself. Here’s one story. In the early sixties, men’s gymnastics was taking off in Japan. They were beating us fairly easily at that point, but after trips to that country, athletes were especially valued — you could learn so much. And so, in 1961, our team was set to go there. I was the USSR champion. By all sporting laws, I should have been on the team. But the leadership summoned me and said I couldn’t go, because I was the strongest in the country and had to remain undefeated. Fine, I was upset, but if that’s what the team needed, so be it. A year later, I was already world champion — and again, with the same words, I was excluded from the delegation. Young as I was, I understood: what was said to me was just a pretty “excuse,” dictated by “undercurrents.”
Stories like that taught me something: so that there are no such “undercurrents,” athletes must be led by athletes. That’s why, when I became head of the Gymnastics Department of what was then still the USSR Sports Committee, I made sure only former gymnasts worked with me. That tradition continues today.
— Besides meetings, what does the work of the president of the International Federation consist of?
— Generally speaking, my task is, together with colleagues in FIG, to correctly define the patterns of gymnastics’ development, to give general directions for the work of national federations, and to solve the most difficult problems, such as judging in a sport that is, alas, subjective. More concretely, it’s paperwork first and foremost. There is an awful lot of it. My office is practically buried under documents that require the most careful study. Plus constant communication with headquarters in Lausanne. In Moscow, two people help me — the federation’s executive secretary, Nikolai Grushin, and Lera Rudko, a translator. They are the president’s office staff. I also had a typist, but that position was taken away. So we are our own translators, typists, telephone operators, and of course specialists in gymnastics.
— You constantly emphasize collegiality in your work. Are you just following the latest fashion in talking to journalists, demonstrating your “democratic” side, or is democracy your genuine conviction?
— How can I put it… Many years ago, my predecessor in the All-Union Federation, General Baklanov, reproached me for chatting easily with athletes and coaches, forgetting my “rank.” Back then, that kind of behavior was not acceptable.
But at FIG… When I was elected president in 1976, the first thing I proposed was to revise the Statutes, specifically the provisions concerning the rights and duties of the president. Previously, the head of FIG had practically authoritarian power. I gave that up. I created twelve commissions in different areas. FIG decisions became truly the decisions of the federation, not of its president.
— And if you happen to come into conflict with your Executive Committee or commissions, then what?
— We vote. But first come long debates. Sometimes you manage to convince the others, sometimes you have to yield. I, for example, was categorically opposed to the current formula for the World Cup. The eight-stage path to the final, with points credited to the country and not to the athlete, creates huge opportunities for manipulation and infringes on gymnasts’ rights. So far, the World Cup has gone smoothly, but anything could happen. The Executive Committee considered it possible to meet the wishes of those national federations that host the stages. For them, it means gymnastics promotion and revenue. Well, I had to give in, though I think not for long. I am convinced this formula is unworkable, and very soon everyone will realize it.
[Note: You can read more about the World Cup below. Titov was correct that the format caused problems.]
And how much effort goes into the struggle for objectivity in judging! Mathematicians — experts we engaged — calculated that accuracy in scoring rises sharply as the number of judges approaches eight, but after that it begins to decline again. With too few judges, there’s the risk of collusion; with too many, the scores are too scattered. How much energy has been spent, how many experiments carried out? Finally, the women’s technical committee (a bit more progressive) decided to have six judges per apparatus. Eight would be better, of course, but we’ll keep working on that.
— So, even collusion among judges happens?
— It does. It feels awful to catch people in dishonesty, but you have to catch them and remove them.
— And have many had to be disqualified?
— In my memory — three.
— And the rest, are they honest, or are you afraid of something?
— The decision to disqualify an international judge is taken collegially. I can’t always influence it.
For my part, I’m fighting now to introduce categories for international judges. In addition, we must adopt a coefficient for evaluating their work. I also want to achieve this: in cases of gross violations, not only the individual judge should be disqualified, but also his national federation. Because what happens is this. At home, a judge is “pumped up”: “Judge this way, the way we need. Sure, you’ll be punished, but next time we’ll send someone else, and you won’t be left in disgrace.” But if all judges of such a federation are suspended, this outrage will stop on its own.
— And the victories of Soviet gymnasts over the past fourteen years were never connected with the fact that the president of the International Federation is a citizen of the USSR?
— I expected that question. Yes, when I first took the chair, I was suspected of bias. But at that time, it was precisely Soviet gymnasts who most needed objectivity. The Japanese were already in decline, but their names still carried magical weight. And we had young coaches coming into the national team — Arkaev and Kerdemilidi. Their concepts were working, and their athletes were extremely talented. But after years of “Japanese rule” on the podium, our gymnasts still had the reputation of being “eternally second.” That’s why it was so important that they be judged as objectively as possible. So by fighting for fair judging at all levels, I was also fighting for the Soviet team. And today, when it’s obvious that our gymnasts are the strongest, there is simply no point in giving them “help.” Why demean champions with dirty tricks?
Although, I admit, it can be hard. Many of my proposals are judged first and foremost from the standpoint of what benefit they might bring to our team.
— You were first elected FIG president in 1976. That was at a time when Soviet representatives in international organizations were given a “warm send-off” with instructions to work for their own country, even if it meant violating statutes and norms of decency. And you want to say that, until 1985, you never once had to put “national” interests above presidential status?
— Ah, that’s what you mean. Well, at the Montreal Congress where I was elected, the then-chairman of the Sports Committee, Sergey Pavlovich Pavlov, came up to me, congratulated me, and said that if the president didn’t work for the benefit of the Soviet Union, he might “fall ill for a long time.” Yes, he said that. But the thing is, Pavlov knew sport inside out and loved it. So when we gymnasts explained the situation in our sport to him, he unconditionally agreed that the strictest observance of all rules was in fact “working for the country.” After that, I never felt any pressure from the sports authorities.
— Yuri Evlampievich, before the recent plenum of the USSR NOC, where a new chairman was to be elected, persistent rumors said you wanted to run for that post. Indeed, you put your candidacy forward, but then suddenly withdrew. Why?
— I’d rather not answer that… Let me put it this way for now. There was a serious reason in the realm of bureaucratic games, which I learned of literally on the eve of the meeting. So, in the interests of sport, I thought it best to step aside.
N. Kalugina
Sovetsky Sport, No. 144, June 24, 1990
Юрий ТИТОВ: жизнь при галстуке
Тройное сальто с экспертизой
Его референт и он сам ходят при галстуках. Строго блюдется протокольный порядок. Иностранцы величают его не иначе как «господин президент». Правда, среди своих все несколько проще: «Ты подойди к Евлампиевичу, он решит». Не принято среди тех, с кем он тренировался, выступал и побеждал, или тех, кем он руководил, будучи начальником Управления гимнастики Госкомспорта СССР, вспоминать, что достиг он высот немалых, стал дипломатом от спорта, президентом Международной федерации. В общем-то это и понятно: они все — товарищи, и разве друзья выделяют «начальников»?
А вот встретиться с заслуженным мастером спорта, президентом ФИЖ Юрием Евлампиевичем Титовым оказалось делом совсем непростым. Потому как сказать, что он занят, — значит ничего не сказать. Но все-таки в один прекрасный день Титов подъехал к нашей редакции, и мы удрали подальше ото всех, кому он был жизненно необходим.
— Внешне жизнь у «господина президента» красивая — шикарные зарубежные аэропорты, экзотические страны, сервис, так сказать, на «президентском» уровне…
— А за этим — многочасовая работа на исполкомах и в комиссиях ФИЖ, когда, честно говоря, уже не до красот. На экзотические страны мы порой даже из окна автобуса посмотреть не успеваем. Исполком идет пять, иногда семь дней. Все это время, с девяти до семи, с двухчасовым перерывом на обед сидим взаперти и вкалываем.
— Насколько я знаю, вы — единственный из известных советских гимнастов, кто смог сделать столь блестящую карьеру. Может, там были созданы какие-то парниковые условия?
— Что вы! Все испытал на собственной шкуре. Вот, например, такая история. В начале шестидесятых начался взлет мужской гимнастики в Японии. Мы побеждали, они тогда нас довольно легко, а после поездки в эту страну ценились особо — потому можно было научиться. И вот в 1961 году сборная туда собралась. Я был чемпионом СССР. Вроде по всем спортивным законам входил в команду. Но меня вызвало начальство и сказало, что мне нельзя ехать, так как я сильнейший в стране и должен оставаться непобежденным. Ладно, попереживал, но раз так нужно команде, значит, нужно. А через год я уже был чемпионом мира, меня с теми же словами вновь выкинули из делегации. Каким бы я молодым тогда ни был, но понял: сказанное мне — лишь красивый «экскьюз», а диктовали «подводные течения».
Подобные истории научили меня вот чему: чтобы не было этих «течений», спортсменами должны руководить спортсмены. Поэтому когда я стал начальником Управления гимнастики тогда еще Спорткомитета СССР, то добился того, чтобы со мной работали только бывшие гимнасты. Эта традиция сохраняется и сегодня.
— Из чего, помимо заседаний, складывается работа президента Международной федерации?
— Если говорить в общем и целом, то моя задача — совместно с коллегами по ФИЖ верно определить закономерности развития гимнастики, дать основные направления работы национальным федерациям, решать самые больные проблемы, как, например, судейство, в увы субъективном виде спорта. Более конкретно — это работа в первую очередь с бумагами. Их очень много. Моя комната просто-таки завалена документами, которые требуют тщательнейшего изучения. Плюс постоянная связь со штаб-квартирой в Лозанне. В Москве мне помогают двое — ответственный секретарь федерации Николай Грушин и Лера Рудько, переводчица. Они — сотрудники бюро президента. Была еще машинистка, но эту ставку у меня забрали. Так что мы сами себе переводчики, машинистки, телефонистки, ну и, естественно, специалисты в гимнастике.
— Вы все время подчеркиваете значение коллегиальности в вашей работе. Следуете последней моде в общении с журналистом, демонстрируя свою демократичность, или демократизм — ваше убеждение?
— Как вам сказать… Много лет тому назад мой предшественник во Всесоюзной федерации генерал Бакланов упрекнул меня, что я мог, забыв о начальственном положении, запросто разговаривать со спортсменами и тренерами. Тогда вести себя так не полагалось.
А в ФИЖе… Когда меня в 1976 году избрали президентом, то я в первую очередь предложил пересмотреть Устав, точнее, те его положения, которые касались прав и обязанностей президента. Раньше руководитель ФИЖ имел практически авторитарную власть. Я от нее отказался. Создал двенадцать комиссий по самым разным направлениям. Решения ФИЖ стали действительно решениями федерации, а не ее президента.
— А если вам приходится вступать в конфликт со своим исполкомом или комиссиями, что тогда?
— Голосование. А перед этим долгие дебаты. Иногда удается убедить остальных, иногда приходится отступать. Я, например, был категорически против действующей ныне формулы розыгрыша Кубка мира. Восьмиэтапный путь к финалу с зачетом очков стране, а не спортсмену, дает великолепную возможность для махинаций и ущемления прав гимнастов. Пока Кубок мира идет без особых волнений, но все может статься. Исполком счел возможным пойти навстречу тем национальным федерациям, которые должны проводить этапы. Для них это и реклама гимнастики, и доходы. Ну что ж, мне пришлось отступить, хотя, думаю, ненадолго. Ибо убежден — данная формула нежизнеспособна, и все это очень скоро поймут.
А сколько приходится бороться за объективизацию судейства! Математики-эксперты по нашему заказу подсчитали, что точность оценки резко повышается по мере приближения числа судей к восьми, а после этого снова начинает снижаться. Мало судей — есть возможность сговора, много — слишком большой разброс по баллам. Сколько сил было потрачено, сколько экспериментов проведено. Наконец женский техком (он попрогрессивнее) принял решение — быть шести судьям на снаряде. Лучше бы, конечно, восемь, но еще будем работать над этим.
— Что же, и до сговора при судействе дело доходит?
— Бывает. Очень мерзко ощущаешь себя, когда ловишь людей на непорядочности, но приходится ловить и устранять.
— А многих приходилось дисквалифицировать?
— На моей памяти — троих.
— Остальные — честные или вы чего-то боитесь?
— Решение о дисквалификации международного арбитра принимается коллегиально. И я далеко не всегда могу на него повлиять.
Сам же я сейчас борюсь за то, чтобы ввести категории для международных судей. Кроме того, необходимо принять коэффициент для оценки их работы. Хочу добиться и того, чтобы в случаях грубых нарушений дисквалифицировался бы не только конкретный судья, но и его национальная федерация. Ведь как бывает. Дома человека «накачивают»: «Ты отсуди так, как нам надо. Тебя, конечно, накажут. В следующий раз придется послать другого человека, но ты в обиде не будешь». Но если отстранить всех судей такой федерации, то это безобразие прекратится само собой.
— А победы советских гимнастов последних четырнадцати лет никогда не были связаны с тем, что президент Международной федерации — гражданин СССР?
— Я ждал этого вопроса. Меня действительно, когда я занял свое кресло, пытались подозревать в пристрастности. Но тогда именно советским гимнастам нужнее всего была объективность. У японцев к тому времени уже наметился спад, но их имена действовали магически. А у нас в сборную пришли молодые тренеры — Аркаев и Кердемилиди. Их концепции уже работали на победы. И ребята у них росли очень талантливые. Но за годы «японского правления» на помосте за ними утвердилась слава вечно вторых. Поэтому-то и надо было, чтобы их судили максимально объективно. Так что, борясь за справедливое судейство на всех уровнях, я, получается, боролся и за советскую команду тоже. А сейчас, когда очевидно, что наши гимнасты сильнее всех, просто не имеет смысла им «подыгрывать». Да и зачем унижать чемпионов какой-то грязной игрой?
Хотя мне самому порой бывает трудно. Многие мои предложения рассматриваются в первую очередь с той точки зрения, какую пользу они могут принести нашей команде.
— Вы впервые были избраны президентом ФИЖ в 1976 году. То есть в то время, когда советским работникам международных организаций давалось «теплое напутствие» о необходимости работы на собственную страну, даже в нарушение всех уставов и норм приличия. И вы хотите сказать, что до 1985 года вам ни разу не пришлось блюсти «национальные» интересы в ущерб президентскому статусу?
— Вот вы о чем. В общем, когда на конгрессе в Монреале меня избрали, то ко мне подошел тогдашний председатель спорткомитета Сергей Павлович Павлов, поздравил и сказал, что если президент не будет работать в пользу Советского Союза, то он может заболеть и надолго. Было это сказано. Но все дело в том, что спорт Павлов знал досконально и любил его. Поэтому когда мы, гимнасты, объяснили ему всю ситуацию в нашем виде спорта, то он безоговорочно признал, что именно строжайшее соблюдение всех правил и есть «работа на страну». Больше со стороны руководства спортивного ведомства давления я не ощущал ни разу.
— Юрий Евлампиевич, перед недавним пленумом НОК СССР, где избирался новый его председатель, ходили упорные слухи, что вы хотите баллотироваться на эту должность. Действительно, вы выдвинули свою кандидатуру. А затем неожиданно взяли самоотвод. Почему?
— Не хотел бы я отвечать на этот вопрос… Давайте пока сформулируем так. Была серьезная причина из области аппаратных игр, о чем я узнал буквально накануне заседания. Поэтому счел за благо, во имя интересов спорта, отказаться от борьбы.
Н. КАЛУГИНА.
A Quick Explainer on the 1990 World Cup Qualifying System
The qualification system for the 1990 World Cup (October 26-28, 1990) was a bureaucratic tangle that took months for the FIG’s Men’s and Women’s Technical Committees to finalize. In accordance with a 1987 Congress decision, the federation established eight qualifying competitions that took place between October 1989 and May 1990: Chunichi Cup, DTB Pokal, American Cup, Canadian Airlines Cup, Moscow News, Cottbus Invitational, China Cup, and the Italian Grand Prix. In practice, countries with nearby events had a clear advantage. Germany, for example, could qualify simply by competing in Stuttgart and Cottbus while others faced far greater travel and expense.
Only gymnasts who had competed in Competition II (all-around finals) or III (apparatus finals) at the 1989 World Championships were eligible to earn points, which were awarded starting at 20 for first place in the all-around, 18 for second place, 16 for third place, decreasing by one point per rank thereafter. Each nation’s three best scores were counted, with a minimum of 28 points required to qualify. In the end, the top 18 gymnasts in the overall rankings determined the allocation of places, but these spots were non-nominative, meaning they belonged to the gymnast’s country rather than to the individual athlete. Each federation could earn at most two spots.
On the women’s side, for example, the USSR sent three gymnasts to Brussels— Svetlana Boginskaya, Natalia Kalinina, and Tatiana Lysenko—but only two could compete in the World Cup. In the end, Boginskaya and Lysenko were chosen.
The 1990 World Cup also introduced six-judge panels for the first time and marked a symbolic transition in the sport’s history: East and West Germany competed separately for the final time, even though their federations had officially unified just one month earlier (September 8-9, 1990, at the German Gymnastics Congress in Hanover).
Thanks to Hardy Fink for explaining the criteria and broader context.
Problems in Canada
Titov warned that the World Cup format invited manipulation, and in Canada, that’s exactly what seemed to unfold, though perhaps not in the way he imagined. Stella Umeh was bumped from Canada’s World Cup spot after officials quietly altered scores from the Mississauga trials, turning her narrow win into a loss to Leah Homma. Coach Alex Bard called it “wrong,” Umeh stayed gracious, and the federation insisted no rules were broken.
Stella Winds up on the Short End
By Keith BolenderStella Umeh is not going to the World Cup gymnastic championships in Brussels following a controversial decision to change the scores at the recently held trials.
The Mississauga Gym Club competitor appeared to have narrowly won at the trial meet three weeks ago in Mississauga. But Leah Homma of Sport Seneca was given the nod after a number of Canadian Gymnastic Federation judges changed a couple of scores immediately after the trial competition. So Homma will be Canada’s sole representative at the World Cup.
“I don’t mind if Stella lost fair and square,” says Mississauga coach Alex Bard, still upset. “Stella doesn’t mind. But the way this was done isn’t right. To change the scores the way they did after the meet is wrong.”
Bard says, according to his score sheet, Umeh had won the meet. At the end of the meet, Umeh had her winning beam score dropped from 9.735 to 9.712 while one of Homma’s scores, a 9.6 on vault, was changed to 9.7. That was the winning margin.
“If a score is changed the new score must be flashed on the scoreboard,” Bard says. “That didn’t happen. But there’s nothing that can be done now, it’s just too bad.”
Umeh, although disappointed, has accepted the situation.
“Going to World Cup would have been a great opportunity. But you’re up against the best in the world and it would have been difficult to do well there. I’m sorry I’m not going, but it happens.”
This was her first chance at the world meet. “But I’m sure I’ll have other opportunities. I want to go there one day.”
The World Cup is scheduled for Brussels in two weeks.
[Note: The World Cup did not take place two weeks after this article was printed.]
As consolation, Umeh will be heading off to a major meet in Japan next month.
“I’m looking forward to that a great deal. And I do wish Leah well at the World Cup.”
Part of the problem stemmed from the new set-up to determine the Canadian entrant to the World Cup. Canada had to first earn a spot at the World Cup.
In years past, the top 18 gymnasts met to decide the qualifier. This time there was a series of three qualifiers to earn a spot for Canada at the World Cup. The qualifiers were held six months ago and Umeh emerged in top spot, ensuring at least one position for Canada. “At that time we became eligible to send a gymnast to the World Cup,” Bard says.
To determine who that gymnast would be, the trials competition was held in Mississauga. Only six girls participated in the meet.
Bard says Umeh was not the automatic choice to go to the World Cup, despite her placing first at the earlier qualifiers.
“Because those other ones were held six months ago we had to have another one to make sure the top gymnast was going. As far as I was concerned, Stella proved she was the one.”
An official from the gymnastics federation claims no rules were broken at the trials.
“All scores were verified. This happens now and again but the results are official. It involved a local gymnast and that made it emotional,” the official says.
Bard says that although Umeh is now the first alternative, she would not go.
“Even if she was asked to go, I won’t allow it. It’s a matter of principle. If the CGF had already decided who was going, why bother to have the trials? No one minds losing, but not like this.”
Toronto Star, October 25, 1990
More Interviews and Profiles