In this 1987 personal essay for the “Lessons of Life” series in Sovetsky Sport, Olympic champion Klimenko reflects on a career shaped by injury, recovery, and a sense of duty that extended far beyond the gym. For him, sports were never a pastime; they were labor, discipline, and a test of moral character.
After retiring from artistic gymnastics, Klimenko took an unexpected path: he became head coach of the USSR rhythmic gymnastics team. Yes, rhythmic gymnastics. (That detail is absent from his Wikipedia page.) There, he brought the same integrity and rigor that had guided his own athletic career, insisting that selection be based on merit rather than favoritism.
This essay offers a glimpse into that Soviet sporting ethos. Klimenko writes with the moral clarity of someone raised on Nikolai Ostrovsky’s How the Steel Was Tempered and its unbreakable hero, Pavel Korchagin. But beyond the slogans and the steel lies something more human: the quiet persistence of an athlete who refuses to give up — whether on the competition floor, in physical therapy, or in the long work of shaping others.
Note: It’s interesting to compare and contrast these profiles and interviews in Sovetsky Sport. Whereas Klimenko is presented as adhering to the ideals of a 1934 novel, Mikhail Voronin was presented as a man of the zeitgeist of the late 1980s.
Lessons of Life
A story about sport, written by famous champions
Mayakovsky once remarked: “Words become habitual, they wear thin like old clothes…”
Concepts like “devotion to one’s work” and “loyalty to one’s ideals” have long become clichés for us. All the more surprising, all the more interesting, to meet people for whom these notions are not empty abstractions or slogans, but a personal credo. One such person turned out to be our celebrated gymnast, Olympic champion, European and USSR champion — Viktor Klimenko.
When we began talking, I asked him casually:
— Whom do you consider your teachers?
He replied firmly:
— Sport, the Komsomol, and Nikolai Ostrovsky.
— And in that case, who is your ideal?
Without a moment’s hesitation:
— Pavel Korchagin. I’ve tried to build my life “by Korchagin’s example.”
[Note: Pavel Korchagin is the fictional hero of Nikolai Ostrovsky’s 1932 socialist realist novel How the Steel Was Tempered, which became one of the most influential works of Soviet literature. He embodies the ideal Soviet youth—unyielding, self-sacrificing, and devoted to the communist cause even through suffering, illness, and personal loss.]
So, a Korchagin of our time? A character stamped out by school essays?
Not long ago, as a former history teacher, I turned to actual school essays on this very topic — ones written about Viktor Klimenko and his wife, the famous gymnast Larisa Petrik. Essays written and gifted to them by children. They helped me better understand the essence of this man’s character.
So — who are you, the Korchagins of our days?…
N. Kalugina
Chapter Seventy-One
Viktor Klimenko: “The Fate of the Korchagins”
As the years go by, I return more and more often to the lines of my favorite book and look at myself with growing scrutiny:
“The most precious thing a person has is life. It’s given only once, and one must live it so as not to feel burning shame for wasted years, nor to be seared by remorse for petty, contemptible deeds…”
My sporting story really began at the 1971 European Championships in Madrid. Everything before that now seems like a warm-up — a time of learning without real responsibility. Back then, Mikhail Voronin reigned in men’s gymnastics, one of the finest masters of his generation. I trained and competed under his wing, focused only on my own results; the team’s concerns didn’t trouble me much. Leading and helping the team — that was Misha’s job. I grew up following in his footsteps…
Unfortunately, time is relentless with athletes, and perhaps even more so with gymnasts. The day came when even Voronin had to fight not so much against his rivals as against his own age. A generational shift was brewing in the team. I became the most experienced among the younger gymnasts — and therefore had to inherit Voronin’s mantle. It was in Madrid that I was to prove my right to leadership.
The championship went exceptionally well for me. When the all-around ended, I was the European all-around champion! One year remained until the Munich Olympics, and in that moment of triumph, I already pictured myself on the Olympic podium. Then came the apparatus finals…
Everyone knows how fickle fortune can be, but I never expected her to be so cruel to me. I went out on the podium the happiest man alive, and left it the most miserable. During my routine, I seriously injured my leg. And just like that, my participation in the Olympic Games was in question.
[Note: Klimenko tore his Achilles tendon at the 1971 European Championships.]
I don’t remember who said it, but it was true: there are no hopeless situations. I was treated by a surgeon who believed that too — and who managed to convince me. It was surgeon Vladimir Fyodorovich Bashkirov who made it possible for me to return to the gym not a year later (as trauma theory prescribed) but in just six months. That meant I still had half a year left to prepare for the Olympic tournament.
I remember that time through clenched teeth. That’s when I realized how foolish it is to hope for gifts from fate or someone’s indulgence. You can rely only on your own strength and skill — that’s your salvation.
I wanted desperately to return to the national team — not just to return, but to lead it. That drive pushed me into insane training loads. Our sport does not forgive even short breaks, and I had been out for six months. They said it was impossible to regain form after such an injury. Even the leadership of the Olympic team believed it. I had essentially been written off. So I, the European all-around champion, had to start again from zero.
Every approach to the apparatus cost me dearly — nerves screaming, muscles aching, heart pounding. But each successful start paid off a hundredfold — it was another step on the road to Munich.
Then came a statement from our main rivals — the Japanese gymnasts — saying that the Russians wouldn’t win a single gold medal. That enraged me! How could they disrespect us so? It was unsporting, dishonorable, I told myself. But we weren’t going to prove them wrong through the press or on television like they did — we’d prove it on the competition floor.
We went to the Olympics with two leaders: Nikolai Andrianov and I.
Indeed, we didn’t manage to defeat the Japanese as a team. But they didn’t humiliate us either. Kolya and I each won gold medals during the event finals.
I rejoiced. The goals were achieved: I returned to the team, became one of its leaders, and finally became an Olympic champion. Now, I thought, I could count on a calmer life — a life without turmoil. But just two years later, fate tripped me again: another injury, another battle for my place under the sun.
Some athletes achieve great results easily and maintain them easily. But they are few. Most have to hammer away, again and again, to prove their right to be leaders. I know that no victory in sport comes easily, but I’ve always admired the persistent, determined “failures” more than the lucky ones. I’ve been in their shoes. I see our army boys who return after serious injuries or psychological breakdowns — and win.
Sometimes I think we don’t talk enough about athletes’ feats. Personally, I deeply admire Dmitry Bilozerchev, our school’s pupil and the 1987 all-around world champion. After two severe injuries and two years of “silence,” Dima again proved that no gymnast on the planet could match him. He’s made mistakes in life (who hasn’t?), but his fanatical devotion to sport and his ability to work at the limit show that he’s the real thing. As our fathers used to say, “You could go into battle with a guy like that.”
In 1976, I retired from elite gymnastics. Although my strength hadn’t yet run out — my routines were still no simpler than those of the new leaders — age was catching up. Younger athletes were growing up, strong enough to take my place. Honestly, I’d hoped to remain useful to the team for at least another season, even without aiming for the top role. But the leadership decided otherwise…
At the 1977 European Championships in Vilnius, I was officially bid farewell. For a moment, it felt like attending my own funeral. It was as if a piece of my life had been cut away.
Like many former athletes, I faced the question: what next? They invited me to coach at my home club, CSKA. The work interested me, and I agreed. But then came preparations for the 1980 Moscow Olympics. For an athlete, that was something special — the first time in history our country would host the Games. When I was offered a position in the Komsomol Central Committee, in the “Olympiad-80” sector, I gladly accepted. Our sector served as the link between the Olympic Organizing Committee and the Komsomol, responsible for the construction of several Olympic sites — for example, the new youth sports center in Novopodrezkovo near Moscow.
For the first time in my life, I had to taste the “bread” of administrative work — and it was stale and hard. I was supposed to supervise construction progress, which, frankly, was far from ideal. I rolled up my sleeves, picked up a plane or shovel, and worked alongside the guys. Sometimes I felt like a genuine foreman. But we had a bright goal — the Moscow Olympics. Everyone understood that not only our friends but also our rivals would come to see us, and the better we prepared, the better our country would stand in the eyes of the world. We worked not out of fear, but out of conscience — the way those young Korchagins once did.
I still remember fondly our small, noisy, tireless sector in the Komsomol Central Committee — the best school of life I could have had, alongside friends like Vladimir Vasin, Irina Rodnina, Boris Lagutin, and others.
The Olympics flew by like a bird. We had done our job well. I could have stayed in the Central Committee, but after that grand celebration — one we had built with our own hands — I felt no inspiration to take up bureaucratic work in youth sports. I decided to return to the gym.
At the State Sports Committee, I received a completely unexpected offer — to become head coach of the USSR national rhythmic gymnastics team.
Frankly, I was stunned, even confused. Leading a team of “artists” seemed like an exciting new challenge, especially now that the sport had been added to the Olympic program. I agreed.
Perhaps it looked a bit reckless, but I thought: maybe on this road, I can find something of my own — something Klimenko-esque. How could I help our girls regain the world titles they had let slip away? That question kept me awake at night.
The trouble was that too many national team coaches relied on subjective opinions, and that never leads to good. Gymnasts were chosen by the rule: “I like this one; I don’t like that one.” Skill barely mattered. Girls could make the national team even if they hadn’t placed in the top ten at all-union competitions. Was it any wonder our results at international tournaments were so disappointing?
So I made objectivity and merit the cornerstone. Almost immediately, remarkable young gymnasts like Venera Zaripova and Dalia Kutkaite began to shine.
We also pushed for openness in the team’s work. We published the team’s training goals and methods; every controversial issue was discussed openly at coaches’ meetings, where everyone could speak.
Our girls were behind the Bulgarians in the complexity of their routines. We had to increase training loads and refresh the programs. Not everyone welcomed the changes — some hesitated, some resisted — but I felt that most expected the change to be for the better.
I learned one simple truth: the slogan “work more, talk less” doesn’t always work. Sometimes you must first explain your goal, win people over as allies, and only then harness yourselves together and work until you drop. Apparently, something must have worked, because soon success came.
Within a year, the girls became world champions. The tiny, very young Dalia Kutkaite amazed everyone. The team grew closer, calmer, more mature.
We were preparing for the Los Angeles Olympics — united and determined to fight only for gold. But fate decreed otherwise. The blow was hard — perhaps as painful for me as for the gymnasts.
By that time, relations with head coach Valentina Bataen had become strained, and I stepped down, returning to my home club.
Even now, everything connected with rhythmic gymnastics still stings. I worked hard, I lived for that goal, and it all turned to nothing. It’s sad to watch today’s gymnasts; their routines are simpler, less expressive. It seems the “artists” have returned to their old ways, to the style of ’81.
Back at CSKA, the “prodigal son” was welcomed as if I had been gone only a day, not eight years. I returned to my own kind of gymnastics — artistic gymnastics. The new goal: to develop the reserve. Easier said than done. The army athletes had become spoiled. Once, the big sport welcomed eighteen-year-old men, and life was easier. If our own recruits didn’t make the cut, we could always count on those drafted into the army. But gymnastics grew younger — now it was run by teenagers, pre-conscripts. So, we had to revive the old army gymnastics tradition, and it took no small effort. But we managed. Today, we have a new generation of promising gymnasts and coaches raised from our own ranks.
What have I learned in my 38 years of life? Sport taught me persistence and willpower; the Komsomol taught me to see life without its stage makeup. For that, I am grateful to both. There is nothing in my life that I am ashamed of.
I wouldn’t want my sons to follow my exact path, but if the younger one comes to the gym and falls in love with gymnastics as I once did, I’ll be glad. My older son isn’t interested in sports, and that’s fine. There are many other roads in life. Roads that never end.
Sovetsky Sport, December 20, 1987
УРОКИ ЖИЗНИ
Повесть о спорте, написанная знаменитыми чемпионами
Когда-то Маяковский заметил: «Слова в привычку входят, ветшают, как платье…».
У нас давно вошли в привычку, превратившись в штампы, такие понятия, как «преданность делу», «верность идеалам». Тем неожиданнее, тем интереснее встретить людей, для которых эти понятия — не абстракция, не лозунг, а жизненное кредо. Таким человеком оказался наш знаменитый гимнаст, олимпийский чемпион, чемпион Европы, СССР Виктор Клименко.
Когда разговорились, спросила по ходу:
— Кого вы считаете своими учителями?
Ответил убежденно:
— Спорт, комсомол и Николая Островского.
— В таком случае, ваш идеал?
Не задумываясь ни на миг:
— Павел Корчагин. Свою жизнь старался строить «по Корчагину».
Итак, Корчагин наших дней? Образ, отштампованный школьными сочинениями?
И тогда я, в недавнем прошлом учительница истории, обратилась к сочинениям школьников на эту тему, посвященных Виктору Клименко и его жене, известной гимнастке Ларисе Петрик. К сочинениям, которые подарили этим спортсменам дети. Они помогли мне лучше понять суть характера этого человека.
Итак, кто вы, Корчагины наших дней?…
Н. Калугина
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
Виктор КЛИМЕНКО:
«УДЕЛ КОРЧАГИНЫХ»
С годами я все чаще и чаще обращаюсь к строкам из любимой книги, все придирчивее смотрю на себя. «Самое дорогое у человека — это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое…»
Свою спортивную биографию отсчитываю с мадридского чемпионата Европы 1971 года. Все, что происходило до него, сейчас представляется мне предстартовым периодом, когда была возможность учиться всему, не возлагая на себя никакой ответственности. В мужской гимнастике тогда царствовал Михаил Воронин, один из лучших мастеров последних десятилетий. Я же тренировался и выступал как бы под его крылом, заботясь лишь о собственном результате, командные заботы волновали меньше. Выручать команду, вести ее за собой было Мишиным делом. Взрослел я вслед за ним…
К сожалению, годы неумолимы к спортсменам, а к гимнастам, возможно, неумолимее, чем к другим. Подошло время, и уже сам Воронин вынужден был бороться не столько с соперниками, сколько со своим возрастом. Собиравшая грозу в команде назревала смена поколений. Я оказался самым опытным среди молодых в сборной. И потому должен был принять наследство Воронина. Именно в Мадриде мне предстояло доказать свое право на лидерство.
Чемпионат складывался для меня на редкость удачно. Закончилось многоборье, и я — абсолютный чемпион Европы! До Олимпиады-72 оставался ровно год, и я в те минуты торжества видел себя уже на олимпийском пьедестале. Вот начались финалы в отдельных видах…
Все знают, как изменчив норов фортуны, но то, что она будет столь жестока по отношению ко мне, я никак не ожидал. На помост выходил счастливейшим человеком, а уходил самым несчастным. Во время выступления я серьезно повредил ногу. И вот метаморфоза: участие в Олимпийских играх оказалось под вопросом.
Не помню, кто сказал, но сказал точно: безвыходных положений не бывает. Я попал в руки к человеку, который сам был в этом убежден, и постарался убедить в том же меня. Именно ему, хирургу Владимиру Федоровичу Башкирову, обязан тем, что вернулся в зал не через год после травмы (что предписывала теория травматологии), а всего лишь через полгода. Стало быть, оставались у меня в запасе для подготовки к олимпийскому турниру полгода.
Вспоминаю то время, сжав зубы. Наверное, тогда я и понял, что глупо рассчитывать на подарки судьбы или на чье-то снисхождение. Надеяться лишь на собственные силы, умение — вот в чем спасение.
Я очень хотел вернуться в сборную. И не просто вернуться, а возглавить ее. Это толкнуло меня на риск, на совершенно сумасшедшие нагрузки во время тренировок. Тем более что наш вид спорта не прощает даже небольшого перерыва в занятиях, а я пропустил полгода. Считалось, что набрать форму после той травмы, какая была у меня, практически невозможно. Этого мнения придерживалось и руководство олимпийской сборной. Фактически меня уже вычеркнули из большого спорта. И пришлось мне, абсолютному чемпиону Европы, начинать все с нуля.
За каждый подход к снаряду я платил высоким звоном нервов, болью мышц, бешеным стуком сердца. Но каждый успешный старт окупался сторицей: он был для меня еще одним шагом по пути в Мюнхен.
А тут вдруг заявление наших основных соперников — японских гимнастов, что, дескать, русские не возьмут ни одной золотой медали. Как это меня разозлило! Нельзя же настолько не уважать нас! Это, в конце концов, неспортивно, это непорядочно, твердил я себе. Но доказывать свою правоту мы собирались не через печать или ТВ, как японцы, а на соревнованиях.
На Олимпиаду поехали с двумя лидерами в команде. Ими были Николай Андрианов и я.
Нам действительно не удалось победить японцев командой. Но японцы нас не наказали. Мы с Колей получили по медали высшего достоинства в отдельных видах многоборья.
Я ликовал. Цели достигнуты: вернулся в команду, стал одним из её лидеров. Стал, наконец, олимпийским чемпионом. Теперь, пожалуй, можно было рассчитывать на более спокойную жизнь, жизнь без метаний. Но прошло всего лишь два года, как судьба опять подставила мне подножку, я снова получил травму и опять был вынужден драться за место под солнцем.
Есть спортсмены, которые сравнительно легко добиваются высоких результатов и легко удерживают их. Но таких меньшинство. Больше тех, кому раз за разом приходится долбить в одну точку, доказывая право считаться лидером. Я хорошо знаю, что ни одна победа в спорте не даётся просто так, но всё же упорные, целеустремлённые неудачники импонируют мне больше счастливчиков. Я сам побывал в их шкуре, вижу наших армейских ребят, которые возвращались в спорт и побеждали после тяжелейших травм или психологических срывов.
Мне иногда кажется, что мы мало говорим о подвигах спортивных. Я лично восхищаюсь воспитанником нашей школы, абсолютным чемпионом мира-87 Дмитрием Билозерчевым. После двух серьёзных травм, после двухлетнего «молчания» Дима вновь доказал, что равных ему гимнастов на планете сейчас нет. Были у него в жизни ошибки (впрочем, кто без них обходится?), но именно его фанатическая преданность спорту, умение работать на пределе, подтверждают: парень он настоящий. Как говорили наши отцы, с такими можно идти в разведку.
В 1976 году я ушёл из большой гимнастики. Хотя запас прочности, наверное, ещё оставался. Во всяком случае, мои комбинации не были проще тех, что показывали новые лидеры. Но всё же сказывался возраст. И ещё. Выросли и окрепли молодые ребята, которые вполне могли заменить меня в сборной. Хотя, честно говоря, надеялся, что смогу быть полезным команде ещё хотя бы сезон, естественно, уже не претендуя на первую роль. Но руководство рассудило иначе…
В 1977 году на чемпионате Европы в Вильнюсе состоялись официальные проводы. В какой-то момент показалось, что присутствую на собственных похоронах. Как кусок жизни отрезали…
Я, как и все бывшие спортсмены, оказался перед проблемой, кем быть. Пригласили тренером в родной ЦСКА. Работа меня заинтересовала, я согласился. Но тут началась подготовка к проведению в Москве Олимпийских игр. Понимаете ли, для спортсмена — это особое событие. Первый раз в истории спорта. В нашей стране. И когда мне предложили дело в ЦК ВЛКСМ в секторе «Олимпиада-80», я, естественно, с радостью пришёл туда. Наш сектор осуществлял связь между Оргкомитетом Игр и ЦК комсомола, мы отвечали за строительство целого ряда олимпийских объектов, например, молодёжного спортивного центра в Новоподрезкове под Москвой.
Первый раз в жизни мне пришлось испробовать организационного и хозяйственного «хлеба». Черствым он оказался. Я должен был следить за ходом строительных работ, которые, прямо скажем, велись далеко не на высоком уровне. Сам засучивал рукава, брал в руки рубанок или лопату и горбатился вместе с ребятами. Порой мне казалось, что я превращаюсь в заправского прораба. Но у нас была яркая цель — московская Олимпиада. Все понимали, что к нам приедут не только наши друзья, но и недруги, и чем лучше мы подготовимся к Играм, тем лучшее впечатление останется от нашей страны. Работали тогда не за страх, а за совесть. Как те ребята, не побоюсь сравнения, те корчагинцы. До сих пор тепло вспоминаю о нашем, наверное, самом маленьком секторе в ЦК комсомола — шумном, яростном, неуемном. Та работа была настоящей школой жизни для меня, для моих близких товарищей Владимира Васина, Ирины Родниной, Бориса Лагутина, других.
Словно птица, пролетела Олимпиада. Мы хорошо сделали своё дело. Я мог продолжать работать в ЦК. Но после олимпийского праздника, праздника, который мы подготовили и провели, можно сказать, своими руками, возможность трудиться по организации детского спорта меня не вдохновляла. Я решил вернуться в зал. Прихожу в Спорткомитет и получаю совершенно неожиданное предложение — стать старшим тренером сборной СССР по… художественной гимнастике.
Прямо скажем, я был огоршён, растерян. Руководить командой «художниц» мне показалось захватывающе перспективным, особенно после того, как этот вид спорта стал олимпийским видом программы. В общем, я согласился.
Может быть, выглядело это немного авантюрно, но на этой дороге, думал я, можно найти что-то своё, клименковское. Как вернуть нашим девушкам высшие мировые титулы, которые они к тому времени подрастеряли? Вот что отнимало сон. Вся беда заключалась в том, что мнения тренеров сборной очень часто были слишком субъективными, а это, как оказалось, к добру не приводит.
Спортсменки отбирались в сборную по принципу «эта мне нравится, а та — нет». Мастерство не играло практически никакой роли. В главной команде страны могла появиться девочка, которая на всесоюзных соревнованиях не попадала даже во вторую «десятку». Не оттого ли их результаты на международных турнирах были столь удручающими?
Поэтому во главу угла поставил принцип спортивности. Почти сразу же проявили себя такие интересные спортсменки, как Венера Зарипова и Даля Куткайте.
Стали добиваться гласности в работе сборной. Опубликовали основные направления работы команды. Все спорные вопросы стали обсуждать на тренерском совете, где высказывались буквально все наставники сборной.
Девушки отставали от болгарок в сложности комбинаций. Пришлось добиваться увеличения тренировочных нагрузок и обновления программы. Не могу сказать, что перемены аплодировали. Кто-то оставался, кто-то опасливо оглядывался назад, но всё же мне казалось, что большинство ожидало перемен к лучшему.
Я понял одну простую истину: в общем-то правильный призыв больше работать и меньше говорить не всегда правильно срабатывает. Иногда надо сначала объяснить людям свою цель, превратить их в союзников. И только потом всем впрячься в упряжку, чтобы вкалывать до седьмого пота. Видно, что-то удалось. Потому, что вскоре пришёл первый успех.
Уже через год девочки стали абсолютными чемпионками мира. Потрясла всех маленькая, совсем юная Даля Куткайте. Подружились девчата. Спокойнее стали взрослые.
Приближалась Олимпиада, и мы все очень дружно готовились к выступлению в Лос-Анджелесе. Хотели бороться только за «золото». Да не суждено было. Для меня этот удар оказался, пожалуй, не менее чувствительным, чем для гимнасток.
К тому времени обострились взаимоотношения с гoстренером Валентиной Батаен. И я ушел с поста старшего тренера, вернулся в родной клуб.
По правде говоря, до сих пор саднит душу всё, что связано с художественной гимнастикой. И работал много, что там говорить, жил целью, а все оказалось впустую. Грустно смотреть сегодня на молодых гимнасток. Пять лет назад композиции были сложнее, интереснее, насыщеннее. Похоже, что «художницы» возвращаются на круги своя «образца 81 года».
А в ЦСКА (вот счастье-то) блудного сына приняли так, как будто со дня нашего расставания прошло не восемь лет, а «разбежались» накануне, чтобы завтра встретиться снова. Опять занялся «своей» гимнастикой — спортивной. Новая цель: воспитание резерва. Легко сказать. Армейцы оказались избалованными. Было время, в большой спорт приходили восемнадцатилетние ребята. И жилось нам вольготно. Своих «недотянули» — чужих в армию призовем, все равно к нам придут, никуда не денутся. А потом гимнастика помолодела. Ею стали заправлять подростки, допризывники. Вот и пришлось вспомнить традиции армейской гимнастической школы. Пришлось, хоть и труда это стоило немалого. Сейчас у нас много совсем молодых, интересных гимнастов, «вырастили» и новое поколение своих, армейских тренеров.
…К чему я пришел за свои 38 лет жизни? Спорт научил меня настойчивости, упорству, комсомол помог увидеть жизнь без грима. За то благодарен спорту и комсомолу. Нет в моей жизни такого, чего бы я стыдился.
Не хотел бы, чтобы мой путь повторили сыновья. Но если младший придет в зал и увлечется гимнастикой так, как ей в свое время бредил я, то буду рад. Старшего сына спорт не заинтересовал. Есть много других дорог. Дорог, которые не кончаются.
More Interviews and Profiles